***

Здравствуйте, герр Хебель. Если моя посылка достигла адресата, то именно вы сейчас смотрите эту запись. Помните меня? Я Билл Каулитц, мы встречались с вами. Я хочу кое-что рассказать вам, но мне придется начать издалека, надеюсь, вы никуда не торопитесь, герр.
Что вы цените в этой жизни? Семью…? Любовь…? Чувства…?
Все это верно, герр…правильно…
Когда-то я тоже это ценил, но позволив себе сломаться, я лишил себя возможности даже верить…
Единственное, что я могу еще вернуть – это свобода…
Свобода синоним слова «правда»? Если да, то прошу, выслушайте меня.

***

Он вздохнул. Было видно, что то, что он говорит, дается ему с трудом. Немного помолчав, Билл вновь заговорил.

***

Бойтесь своих желаний, они сбываются (с)
Как прав был человек, озвучивший эту простую истину человеческих грез и мечтаний. Страшно видеть, как мечта разбивается вдребезги, невыносимо больно, когда душа смешивается с грязью, потому что умирает надежда на лучшее, и больше нет уверенности в завтрашнем дне, потому что все становится иначе.
Можно долго идти по краю пропасти, и однажды оступившись, упасть, а можно сорваться сразу, в момент, без надежды на спасение. Больно. Падать всегда ужасно больно.
Я сорвался внезапно. Я падал долго. Но мне не было страшно. Я не понимал. Не пытался. Не боролся. Все понимали, что все летит к чертям. Мы все жили лишь слабой надеждой, и каждый из нас пытался убедить себя в том, что, все будет хорошо. И каждый из нас жестоко ошибался. По всем телеканалам крутили одну и ту же новость: Tokio Hotel распадаются. Было много версий. Но никто не знал правду. Тысячи девушек глупо ушли из жизни, не сумев перенести наш распад. Об этом твердили все СМИ. Нас называли убийцами, нас обвиняли во всех смертных грехах, нас ненавидели. Но мы знали, на что шли, мы действительно знали. Наверно, вы спросите меня, зачем мы это сделали? Я отвечу на этот вопрос. Постараюсь ответить.  Но позже, пока не время. Сегодня вы узнаете всю правду о Tokio Hotel, всю правду о мальчике-романтике, мечтающем о вечной любви, всю правду о Билле Каулитце.
Об убийце, которому никогда не будет прощения. Нет, я никого не убивал. Но от этого не становится легче. Я сломал не только свою жизнь, я сломал жизнь брата. Человека, которого любил и буду любить всегда, не смотря на ту боль, что я причинил ему. Волею судьбы мы – близнецы. Две части одного целого, навсегда разлученные болью. Болью, которую всегда причинял ему я. Против своей воли, уже потому, что больше не мог существовать без этого. Зависимость – страшное слово…
Я знаю, как от нее избавиться. И я избавлюсь. Но я хочу, чтобы мир узнал правду. Я хочу, чтобы девушки знали, из-за какой твари они страдали, плача в подушку по ночам, на чей портрет молились и о ком мечтали. Если бы я был достоин хоть одной их слезы…
Простите, что открываю вам всю грязь своей души.
У моих поступков никогда не было цели. И этот не исключение. Мне не нужно ваше прощение, даже если вы способны простить. Мне не нужно прощенье Тома…
Я не заслужил его и никогда не смогу искупить свою вину перед ним, да и вряд ли захочу. Все, что я делаю сейчас, не имеет смысла. Я просто хочу, чтобы вы узнали правду обо мне. Ведь я не такой, каким вы все меня представляли. Я прошу показать эту запись по центральному каналу Германии. Билл Каулитц наконец покажет свое истинное лицо. Лицо подонка и последней сволочи. Почему? Просто потому, что я больше не могу жить с этим. Знаете, герр, когда человек понимает, что пришел конец, он начинает думать о начале. Я не исключение. Я часто вспоминаю тот день, с которого, как мне кажется, и начался весь этот кошмар. Кошмар, в котором мы выживали около четырех лет. Я думаю об этом постоянно, и мне кажется, что я схожу с ума. Знаете, как это страшно, чувствовать, что ты лишаешься рассудка? Мне снятся кошмары, я часто просыпаюсь от собственного крика. Я больше не могу так жить, герр.
Боль способна не только убивать. Иногда она возвращает к жизни. Знаете, что такое самообман? Ведь это вера…искренняя вера в собственную ложь. А когда вера исчезает? Испаряется, не оставив даже следа? Тогда начинаешь чувствовать, жалеть, ПОНИМАТЬ. 
Вспоминая, заново учишься жить и показывать боль…
Теперь я снова знаю, что такое слезы. Вся та грязь, что копилась в моей душе все эти долгие семь лет, мутным потоком вытекает из моих глаз в виде черных слез от потекшей туши…вновь.
Ноющая, неутихающая боль все еще дает понять, что я живу. Но я раб. Пленник собственной веры, где непростительные ошибки, словно нож в сердце, которое никогда не научится правильным чувствам…
Почему? Я объясню вам. Я объясню всем. Я хочу быть свободным.
Год назад, 26 октября, Tokio Hotel прекратили свое существование. Все ломали головы, как же так? На вершине ослепляющего успеха уйти со сцены? Уйти, когда вы почти стали кумирами миллионов подростков по всему миру, когда вы почти вписали свои имена в мировую историю, когда впереди еще больший успех и еще большая слава. Но иногда приходится идти против здравого смысла. Я знаю, СМИ остановились на версии серьезного скандала с продюсерами и невозможности далее существовать под крылом Universal, но эта версия ошибочна, в прочем, как и все остальные. Никаких конфликтов ни с Universal, ни с Дэвидом Йостом у нас никогда не было. Мы ушли по своей воле и это -  правда. Трудно поверить, не так ли? Да, должна была быть веская причина, чтобы вот так вот уйти. И она была. У Тома. А к тому времени в моей жизни больше не было ничего, что бы можно было потерять, кроме брата. И я ушел вместе с ним, не желая отпускать, не давая ему шанса выжить. А ведь это была последняя попытка бороться. Зачем я это сделал? А мог ли я отпустить? Я четко понимал, что мне нужно остаться, но наплевав на все, я ушел вместе с братом. Сбежал. Запутавшись в паутине вопросов, я вновь совершил ошибку.
Договор о пятилетнем сотрудничестве еще не истек. Мы были привязаны к Universal железной цепью еще на два года. Но мы не могли ждать. Мы просто уехали. Это было 19 октября. Через день Том разговаривал с Йостом. Двадцать первого числа была поставлена жирная точка в нашей карьере. Нам было плевать, мы бы не вернулись даже под страхом казни. 26 было объявлено о распаде группы. Причину удалось скрыть, и даже самые настырные журналисты не смогли раскрыть тайны нашего исчезновения. Больше о группе мы не вспоминали. Том обрезал дреды, чтобы быть как можно неприметнее. Мы сменили имена. Теперь нас звали Ганс и Рихард. Мы жили обычной жизнью, я думал, что мне удалось убить в себе последнюю сволочь и мразь. Но я ошибался…
Я немного пролил свет на тайну нашего распада, не так ли, герр?
У вас много ко мне вопросов, ведь вы ничего не поняли из моего рассказа. Не поняли, потому что я даже не начинал его.
Чтобы было хоть немного понятно, о чем я говорю, мне придется начать с самого детства. Еще с того времени, когда нам с Томом было одиннадцать лет.
Вы, наверное, знаете, в шесть лет от нас ушел отец. Когда мама познакомилась с отчимом, нам пришлось переехать в Магдебург. Мы с Томом ненавидели этот город. Это самая настоящая яма, полная подлых тварей, готовых разорвать всех, кто попадет в нее. Вы знаете, что такое жестокость, герр?
Это когда вы начинаете бояться всего, что может передвигаться, начиная от клочка бумаги, гонимого потоками ветра по грязному асфальту, и заканчивая группой озлобленных подростков, вечно ищущих развлечения.
Нам приходилось выживать в этой помойке, борясь за право, которое есть у каждого. За право жить. Нам не нужно было ничего, мы не набивались никому в друзья, мы не боролись за справедливость и правду. Мы выделялись лишь внешним видом, и это стало причиной ненависти к нам. И мы жили с этим. Жили, до тех пор, пока однажды, они не сломали меня, как пластмассовую куклу. Мне было всего одиннадцать. За два года бесконечных издевательств они поняли, что сломать нас почти невозможно. Ни словами, ни жестокими избиениями после школы. Но нет ничего невозможного. Я не знаю, как шестнадцатилетним подросткам могло придти в голову ТАКОЕ. Но, как бы то ни было, они добились своего – они сломали меня. Сломали, опустив в грязь до конца, сломали, жестоко изнасиловав в подворотне.
Да…мне было одиннадцать… Я ждал чего угодно, но только не этого. Мне никогда не приходила в голову мысль о том, что это вообще возможно. Я долго не мог сообразить чего же они хотят, когда меня грубо прижали к холодной стене и спустили джинсы до колен. Я не верил до последнего, я до последнего не понимал. Не понимал, даже тогда, когда оказался совсем голый. Не понимал, когда ЧТО-ТО проникло в меня. Не понимал, когда стало больно. Не понимал, когда меня заставили шире расставить ноги. Не понимал, когда парень, лишавший меня возможности двигаться, расстегнул ширинку. А когда резкая боль чуть не лишила меня сознания, я не верил. Не верил, что это происходит со мной.
Я до крови кусал губы, сдерживая громкие крики и превращая их в жалобные стоны. Я до боли царапал ногтями каменную стену, стараясь не сойти с ума. Я почти терял сознание, но меня приводили в чувства ударами по лицу. Тело не слушалось, все превратилось в одно ужасное ощущение нестерпимой боли.
Я хотел только одного – отключиться, потерять сознание, умереть, уснуть, что угодно. Но не мог. Это был ад, и я должен был его вынести. Толчки не прекращались, и мне казалось, что прошло уже больше часа. Меня тошнило от ощущения ЧЕГО-ТО во мне. Слезы текли по лицу, тогда только от боли, ведь я все еще не верил в происходящее.
Наконец, резкая боль сменилась тупой и ноющей. Толчки прекратились, меня отпустили, и я упал на землю, не понимая ничего. Чьи-то пальцы заставили меня открыть рот.
Сил сопротивляться не было. Ужасный запах ударил мне в нос, я старался не дышать и закрыл глаза. Я почувствовал, как мои губы прикоснулись к чему-то твердому и горячему, а в следующую секунду я почувствовал мерзкую вязкую слизь во рту. Кто-то продолжал держать меня за подбородок, не давая выплюнуть эту гадость. Мне пришлось проглотить. Громкий смех уже слышался мне будто сквозь стену. Я чувствовал, что начинаю терять сознание, но понимал, что должен как можно скорее оказаться дома. Я замер, стараясь сфокусировать взгляд на лице моего насильника. Он улыбался. Куча придурков вокруг хлопали его по плечу и что-то говорили, кричали…И вот тогда я поверил. Слезы бессилия и омерзения хлынули из глаз. Меня всего трясло. Я смотрел на свои руки и испытывал дикий ужас, съедающий всего меня изнутри. Они тряслись так, что мне пришлось зажать их между колен, что бы хоть как-то успокоиться. Я чувствовал, что задыхаюсь. Я пытался остановить слезы и с каждой минутой все нарастающую истерику, но не мог. Простые слезы превратились в истеричные всхлипы. Я лег на землю и пытался взять себя в руки. Я заставлял себя замолчать, я уговаривал себя подняться на ноги и уйти, уйти как можно скорее. У меня получалось. Всхлипы снова превратились всего лишь в поток слез, беззвучно стекающих по щекам и впитывающихся в холодную землю, тело перестало дергаться в страшных судорогах, снова появилась возможность дышать и мыслить.
Лишь боль и слезы, больше ничего. За спиной – тишина. Я понял, что они ушли. Я попытался сесть, но дикая боль дала мне понять, что я еще долго не смогу этого сделать. Одной рукой опираясь о стену, а другой о землю, мне удалось подняться на ноги. Дрожащими руками я натянул на себя трусы и джинсы. Застегнуть ремень я даже не пытался. Руки все еще тряслись. Слабость мешала. Ноги не слушались, и все же я заставил себя сделать шаг. Держась за стену, я медленно двинулся вперед. С каждым шагом боль чувствовалась все сильнее, зато я наконец понял, что могу идти дальше без опоры на стену. Медленно, корчась от боли, я двинулся к дому. Тогда я даже не думал о том, что я скажу брату. Я знал, что он поймет. Но я боялся, что он захочет найти этих ублюдков. Я не мог позволить ему это. Но думать об этом не хотелось. Я хотел как можно скорее попасть домой.

Знаете, герр, после этого я хотел вскрыть себе вены. Я держал в руках бритву, а в памяти проносились те минуты, когда меня насиловали. Слезы капали на холодный пол. Не было ни злости, ни боли, ни жалости…лишь отвращение. Отвращение к самому себе. Тома не было дома, когда я ели дополз до своей комнаты. И вот тогда мне стало так противно. Мне казалось, что Том никогда больше не назовет меня братом. Мне казалось, что я остался один. Грязный, униженный, растоптанный. Я бросился в ванную, достал бритву. Острое лезвие касалось тонкой кожи запястья. Всего одно движение. Всего одно…Знаете, что меня остановило?
Мысли о Томе. Я вдруг понял, что они сломали меня, но не сломали его.
И никогда не сломают. Я не позволю. Я буду бороться за нас обоих. Бороться, не смотря ни на что. Я ясно представил, что они сделают с Томом, если сейчас я сдамся. И я отшвырнул лезвие. Тогда я поклялся себе, что не позволю им тронуть брата. Тогда я был готов отдать за его безопасность свою жизнь. Я был готов сделать все, лишь бы Том никогда не испытал того, что испытал я. Я решил ничего не говорить ему. Я не мог рисковать. Я вытер слезы и, переодевшись в чистую одежду, дождался Тома. Мне так хотелось, чтобы он был рядом. И он был. Я бросился ему на шею, едва он переступил порог, ничего не объясняя и ничего не говоря.
Снова слезы из глаз. Он ничего не спрашивал. Ничего не говорил. Он злился на этих ублюдков, но даже не предполагал, ЧТО они сделали. Он гладил меня по волосам и изредка целовал в лоб, шептал что-то успокаивающее, смахивал слезы с лица, которые все бежали и бежали…
Я чувствовал себя в безопасности, я улыбался, пряча улыбку в слезах, и Том понимал, что все хорошо…
Вот так меня сломали в одиннадцать лет. Ужасно, правда, герр?
Потом появились Devilish, и нас стали ненавидеть еще больше. Физически нас больше никто не трогал, так как после школы нас забирала охрана, зато психическое давление увеличивалось с каждым днем. Я больше не мог это выносить.
Срывы происходили практически каждый день, иногда прямо в школе. Том не понимал, что со мной происходит, я всегда был сильнее в моральном плане, чем он. Он искал причину, но я тщательно скрывал ее даже от самого себя.
Скоро нам пришлось прекратить посещать занятия, находиться в школе было невозможно.
Я с головой ушел в работу. Да, в 15 лет у меня появилась работа, у меня появилась мечта, стремление. Музыка сумела залечить раны, до тех пор, пока их не потревожили вновь…
Скоро вышел наш первый сингл Durch den monsun. Думаете, я написал его? Увы, у меня нет такого таланта. Все песни для первого альбома были написаны Томом…
Мне лишь приписали авторство, поддерживая созданный образ романтика. А я ненавижу романтику, интересно, не так ли?
Мой голос звучал по радио. Это было чудесно. Помню, с каким восторгом мы с братом слушали нашу песню, впервые услышав ее на одном канале. Мы не верили. Не верили в то, что наша детская мечта осуществилась. И тем не менее это было так. Наша сказка открыла для нас врата ада. И лишь спустя несколько лет мы поняли, как жестоко мы ошиблись, слепо следуя за призрачным, сомнительным и время от времени пропадающим огоньком пустой бессмысленной мечты…
Я думаю, нет смысла рассказывать о нашем быстром взлете на вершину олимпа.
Я забыл о том, что случилось в одиннадцать лет.
В семнадцать я вспомнил все. И грязи стало в два раза больше.
После очередной after-paty я проснулся в чужой постели, не помня ничего, и вновь ощущая ту боль, которая за эти годы сумела почти полностью исчезнуть.
Я помню только слепой ужас, доводящий до безумия, и полную растерянность от бесполезных попыток хоть что-нибудь вспомнить.
Рядом лежал парень. Парень, с которым я провел ночь. И неизвестно кто он такой, и как я оказался здесь. Слезы были готовы хлынуть из глаз в любую секунду. Я быстро оделся, не смотря на дикую головную боль – боль чуть ниже живота я пытался не замечать. Я бежал прочь от позора и кошмара. Мне казалось, что это только страшный сон. Но с каждым шагом я понимал, что это - реальность. И отчаяние охватывало с головой, а разум обещал одно: больше никогда не притрагиваться к алкоголю. Но кто знал, что когда-то именно алкоголь поможет мне просто дышать в этой грязной канаве, под названием «моя жизнь».
Я помню, как прибежал домой и, распахнув окно, долго сидел на подоконнике, выпуская едкий дым из легких. Слезы впитывали серую дымку, превращаясь в капельки яда и боли.
Все мечты разом превратились в ничто. Губы шептали: «Как?», разум печально отвечал: «Не знаю», а сердце отзывалось болью…
И раз за разом задавая себе вопрос: «кто я после этого?», я все яснее понимал: «уже не тот, кем был раньше»
Больше не было ничего. Там, где раньше было сердце и душа, навсегда поселилась пустота. И лишь изредка она отступала, уступая место невыносимой боли, доводящей до безумия…
В тот день Том не пришел. А я тихо сходил с ума…
Помните, я говорил, что у моих поступков нет смысла?
Потому что я болен. Я сломан. Как кукла, герр…как кукла…и так же без души…я без души, слышите, герр?!
Я никогда не думал о том, что заставило меня сделать самую ужасную ошибку в моей жизни.
Что заставило сделать финальный и вполне осознанный шаг к пропасти. Шагнуть в бездну, обрекая родное существо на мучительные страдания. Убить самое дорогое. Убить себя, умереть, заставив брата умирать вместе со мной.
Я плохо помню, что вертелось в моей голове в тот вечер. Я вообще не уверен, что я думал о будущем поступке. Все произошло мгновенно, в голове будто вспыхнула молния, заставляя предать…

nek-olya
скоро=)